05.10.08. А.П. и С.П. Ткачёвы
Главы из книги "50 лет вместе"
ВОСПОМИНАНИЯ БРАТЬЕВ ТКАЧЕВЫХ ИЗ КНИГИ «50 ЛЕТ ВМЕСТЕ»
Глава шестая. МОСКОВСКАЯ СРЕДНЯЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ШКОЛА
АЛЕКСЕЙ. История МСХШ - она неразрывно связана с развитием всей нашей культуры. Поэтому мне хочется начать с того, каким образом я, выходец из глубокой провинции, из многодетной и бедной семьи попал в очень престижную по тем временам, да и по нынешним тоже, Московскую среднюю художественную школу, или, как еще ее называли, "Школу юных дарований". В 30-е годы в различные учебные заведения путь детям рабочих и крестьян был широко открыт. Сильно перегибают те, кто рисует то время, как сплошные репрессии. Вспоминается Дом пионеров в провинциальном городе Бежице, что на Брянщине. Первые учителя, выставки детского творчества, конкурсы. На одном из них, на конкурсе "Наша Родина", состоявшемся в 1939 году в Москве, я получил первую премию. И вот нежданно-негаданно в Дом пионеров, где я занимался, приходит письмо за подписью не кого-нибудь, а самого И. Э. Грабаря, что Алексей Ткачев, как один из победителей конкурса, приглашается учиться в Московскую среднюю художественную школу. Вообще на местах проводилась большая селекционная работа - искали таланты. Многие из моих сверстников были приглашены не "по блату", как нынче часто случается, а за их талантливость.
Хорошо запомнился первый учебный год в школе. На Каляевскую, 34 съехалась вся разноплеменная Россия, ребята со всего Союза, прошедшие серьезный отбор крупными специалистами.
Из Челябинска приехал талантливый парень Ремир Столяров, из Куйбышева - Валентин Пурыгин, сразу три представителя Тулы во главе со Славой Федоровым. Из Сибири - В. Ломов и Ахмед Китаев. Из Нальчика - Н. Третьяков, В. Харченко, из Армении - Альберт Папикян.
Из Подмосковья - Сергей Гусев, Рашит Максютов, Андрей Овчаров, из Ярославля - Никита Калинович. Это далеко не полный перечень первых интернатовцев. Но он красноречиво говорит о том, что в школу были приняты способные ребята со всей страны.
Но основная масса учеников - были ребята из московских Дворцов пионеров, изостудий и кружков. И поначалу они задавали тон в школе. За два довоенных года, с каждым днем набирая силу, школа стала заметным явлением в Москве. Некоторые ребята пришли в нее уже знаменитыми, прославившими себя на различных конкурсах. Работы В. Бабицына, И. Година, Д. Струлева, В. Стуклова уже были на слуху. А иллюстрации И. Кускова к "Пиквикскому клубу" Диккенса отмечены Международной премией. Портреты Саши Суханова, натюрморты Володи Белянина, Киры Бахтеевой становились событиями, полюбоваться которыми сбегалась вся школа.
Учителям школы, коллектив которых подобрался на редкость удачным, удалось сплотить учеников, прибывших из провинции и москвичей.
Вот их фамилии: Шорчев А. П., Михайлов С. П., Добросердов В. М., Барщ А. И., Сукисян А. Г., Соловьев Л. М., Кошевой П. Т., Моторин М. А., всеобщий любимец - По-читалов В. В.
За всю шестидесятилетнюю историю школы работало немало прекрасных педагогов, способствовавших созданию такой системы преподавания, которая стала основной для художественных школ страны.
Прошло два счастливых довоенных года в Москве. Когда в 1941 году началась война, я уже был в Бежице у родителей на каникулах. Сергей тоже был дома (еле ноги унес из Витебска) и работал на оборонном заводе. Я, конечно, был еще пацаном, и мне было даже интересно смотреть воздушные бои. Испытал и жуткий страх, когда немецкие самолеты на бреющем полете гонялись за нами - мальчишками. Вот так и жили от бомбежки до бомбежки, а немцы подходили все ближе и ближе к нашему городу, и когда они были почти у ворот города, мы с последним эшелоном эвакуировались в Свердловск. Так потерял из виду я свою любимую школу, друзей и все, что мне было дорого и мило. Думал даже поступать в Свердловское художественное училище, но попал на Уралмаш, на военный завод, где проработал более полугода.
Трудился, как и все рабочие, без скидок на молодость на разметке танковых моторов. Особенно тяжелыми были ночные смены, неодолимо хотелось спать, а уж голод был постоянным спутником. Бывало, отец закопает меня в мягкие дюралевые стружки, чтобы я малость вздремнул (мы работали вместе в одном цеху), а сам часок-другой поработает за меня. Рабочие, прознав, что учился на художника, просили нарисовать что-либо, то лошадку красивую в яблоках, то еще что. Жалели меня худенького, тщедушного. Выполнял норму, как и все. Ведь на фронте было хуже. В свободное от работы время с Васей в длинных очередях простаивали за хлебом. Помогали отцу с матерью вскапывать огород под картошку.
Я уже потерял всякую надежду найти свою школу. Но на всякий случай решил написать своему товарищу по интернату Столярову в Челябинск, тот довольно быстро сообщил мне ее адрес. Тут же, не мешкая, строчу следующее письмо в Башкирию, куда эвакуирована была школа, своему учителю С. П. Михайлову.
Это письмо сохранилось, его передала мне недавно дочь Сергея Павловича, Раиса, которая училась вместе со мной. Привожу его полностью.
"Здравствуйте, Сергей Павлович!
Хотя никаких писем я от Вас и не получал, но все же решился написать Вам. Может быть, это и неудобно, ну извините. Живу сейчас в Свердловске. Город очень не нравится. Приехал я сюда с предположением, что наша школа будет находиться здесь, но получилась большая ошибка. Ходили поступать с братом в Свердловское художественное училище, но его почему-то закрыли. Так мне и пришлось идти на завод, хотя и не по своей нужде. Не поступил бы на завод, меня бы забрали в Ремесленное училище, в которое у меня нет желания идти. Работаю пока по 8 часов, не забываю и искусство. Хотя много и не приходится заниматься, но все же на день в среднем по 2 часа. Работаю больше над композицией. На осень думаю приехать к вам в школу. Только не знаю, как вырваться из завода. Прощайте. Ваш ученик А. Ткачев,
С приветом. Свердловск. 06/IV/-1942 года".
Получив мое письмо, Сергей Павлович Михайлов незамедлительно прислал мне вызов.
Директором Уралмаша в войну был Герой Социалистического Труда Борис Глебович Мазруков. Он по-отечески меня принял, со вниманием отнесясь к моей просьбе. Накладывая резолюцию на мое заявление, напутственно сказал: "Поезжай учиться, сынок, раз тебя ищут твои учителя, значит, у тебя есть талант". Эти слова его запомнились на всю жизнь.
А шел 1942 год, на фронтах положение тяжелое, там воевали три моих брата - Серафим, Сергей, Василий. Я в это время щупленький, хилый пацан собрался в дорогу дальнюю, дорогу трудную и долгую. За время моего пути до школы сделал более десятка пересадок, ночевал где попало, ел что попадет. Но у меня была большая цель - еду учиться, а когда есть цель, все преграды нипочем. Я ехал к друзьям, заниматься любимым делом. И вот, наконец, Мелеуз, дальше ни поезд, ни автобус не идет. Двадцать пять километров надо идти пешком. Было воскресенье - базарный день. Я потрясен был увиденным: лохматые лошадки, башкиры в национальных костюмах, мужики-бородачи, телеги, набитые разным товаром - сплошное потрясение. И сразу мысль - приеду на место, сделаю композицию. От реки до реки, от моста до моста, по пыльной дороге со своим нехитрым скарбом приближаюсь к заветной цели. Переехав на пароме через Нугуш, вдруг усомнился - туда ли я вообще еду. На повороте дороги навстречу идет группа мужчин - кто в шляпе, кто в лаптях, кто в одних калошах. Это были учителя из МСХШ, которые из Воскресенска шли пешком на базар в Мелеуз. Среди них были С. П. Михайлов, В. В. Почиталов, которые указали мне дорогу. Наш самый любимый и авторитетный педагог В. В.Почиталов часто вспоминал при встрече со мной (мы впоследствии очень дружили) стихотворение Некрасова:
Скоро сам узнаешь в школе, Как архангельский мужик По своей и божьей воле Стал разумен и велик.
К Воскресенску подходил уже к вечеру, вернее, не шел, а летел. Солнце садилось за горизонт, стадо возвращалось в село, коровы мычали, чувствуя приближение деревни.
Село огромное, глазом не охватишь. Крыши покрыты, где соломой, где тесом, а где и корой от больших деревьев - ракит. Позади деревни - венцы-отроги Урала, сплошь покрытые дубовыми лесами. Внизу течет бурная речка Тор. Я шел и не спрашивал, где школа - ноги сами меня несли в нужном направлении. В конце концов я прибыл в общежитие. Первыми, с кем встретился, были братья Тутуновы, Сергей и Андрей. Неожиданно почувствовал такую усталость, что как мертвый рухнул на кровать одного из братьев и проснулся ровно через сутки. Наскоро покушав, пошел с этюдничком бродить по окрестностям и написал свой первый башкирский этюд, который храню и поныне. Увидев его, Г. Шеголь сказал: "Ну вот еще один талант появился". Теплая встреча моих друзей и учителей вдохновили меня, и я сразу вошел в ритм общей жизни.
Село Воскресенское - районный центр, в середине села площадь, которую обрамляли райком партии, детдом и церковь. Поодаль стоял старинный сталелитейный заводик - пугачевских времен. И конечно, в центре села - футбольное поле. Наша отрада и любовь. Вот так началась моя Воскресенская жизнь. Хоть и коротким был этот период, но очень значительным, сыгравшим важную роль в становлении меня как художника. Такого творческого подъема как в башкирский период, школа больше никогда не знала. То, что мы получили там, стало фундаментом для многих из нас на всю жизнь. Появились новые таланты: Гаврилов, Коржев, Максютов, Пурыгин, Шитов. В довоенной школе как-то больше внимания уделялось живописи, здесь же, на базе местной истории, ребят увлекла композиция. Пугачевский завод, который сохранился и поныне, давал богатую пищу для нашей фантазии. У Година, Бабицына, Котляро-ва появились прямо-таки маленькие шедевры. И недаром на выставках, которые регулярно проводились и в Уфе, и в Москве, такие маститые художники, как П.П. Кончаловский, В. Н. Мешков, И. И. Машков, с большой похвалой отзывались о многих ребятах.
Режим дня был строгим. С утра специальные, потом общеобразовательные предметы. И все-таки, несмотря на все эти сложности, находилось время для мальчишеских забав и развлечений. Молодая энергия порой перехлестывала через край. Были случаи хамства, воровства, хулиганства, но основной коллектив всегда осуждал это и ставил все на свои места. Часто ходили в поле и вместе с колхозниками убирали картошку.
Вспоминается холодная осень 1942 года. Директор срочно собрал всех учеников школы на линейку. Мы сразу почувствовали что-то неладное. Было объявлено, что в Москве 10 ноября 1942 года скончался великий русский художник М. В. Нестеров. Много горьких событий пережил каждый из нас за время войны. У каждого кто-то погиб или ранен. Да мало ли что было в эту трудную годину. Но эта смерть подействовала на нас, молодых, как-то по-особенному, все восприняли ее как личное горе. Пожалуй, после смерти Репина, это одна из больших потерь. Это был один из тех великих художников, кто проложил мостик между искусством дореволюционным и искусством нашего времени. Может быть, почувствовали как никогда, что именно мы, молодые, должны свято нести и продолжать традиции великого русского искусства.
Хотелось бы подчеркнуть значение нашего общего учителя В.В. Почиталова, сыгравшего большую роль в развитии всего нашего поколения. Ведь порой 16- 17-летним юнцам все трын-трава. Авторитетов никаких не признавали, отвергая всех, вплоть до Рембрандта. Поэтому нужен был человек, которому мы бы поверили и который повел бы нас за собой. И такой сильный человек, опытный педагог нашелся. Это был В.В. Почиталов. Он сумел как-то тихо, незаметно подчинить и направить нашу молодую энергию в нужную сторону, он был нашей художнической совестью. К нему постоянно тянулись все новые и новые люди - молодые и художники в летах. Это был учитель в самом высоком смысле слова.
Из эвакуации, в безлюдную Москву, местами тронутую бомбардировками, с висящими в небе аэростатами воздушного заграждения, мы прибыли не только повзрослевшими, но и с суровой жизненной закалкой, с убеждением, что мало лишь обладать мастерством, надо еще уметь передать своим искусством что-то самое важное, самое сокровенное людям. Там где-то еще полыхала война, а мы стремились постигать высоты искусства. Оказывается, мы тоже были нужны стране, раз она не бросила нас на произвол судьбы. В военной и суровой Москве мы увидели, что искусство живет и действует. Работают окна ТАСС, где участвуют лучшие художественные силы страны. В пустой Третьяковке была организована выставка шести художников - А. М. Герасимов, Кончаловский, Грабарь, Дейнека, Пластов и Шмаринов. Вслед за ней, там же состоялась выставка выпускников-дипломников МГХИ, приехавших из эвакуации из Самарканда, и нашей художественной школы, прибывшей из Башкирии.
В Большом театре была поставлена опера Бизе "Кармен" с изумительными декорациями П. П. Кончаловского, а занавес с изображением боя быков потряс всех, в заглавных ролях выступали выдающиеся отечественные артисты: В. Давыдова, М. Максакова, Н. Шпиллер, Гамрекели; дирижировал оркестром великий Н. Голованов. Нам удалось проникнуть на премьеру благодаря нашему товарищу Мануэлю Лопесу, который был вхож в дом Кончаловских. Он - родом из Испании, живший в СССР с 1936 года. Так же, как и все мы, был настолько потрясен оперой, и особенно декорациями к ней, что после окончания просто разревелся. Будто побывал на Родине.
В 1944 году вновь возвратилась из Новосибирска "Третьяковка", ящики с картинами помогали разгружать мы - школяры. Словно своих детишек, бережно, на руках разносили по залам галереи работы Сурикова, Репина, Серова. Рассматривая каждую детальку в холстах. Любовались кладкой мазка, лессировками и т.д. Нам казалось, да это и на самом деле, что этим сокровищам цены нет. Какая это была великая школа для начинающих художников.
* * *
В письмах из Свердловска Виктор подробно описывал житье-бытье на Урале. В них суровая правда. Люди трудились, воспитывали детей и, самое главное, жили надеждой на будущее.
В частности, Виктор писал:
"Добрый вечер, Леня!
Мы очень довольны, что ты хорошо провел летнее время, а главное, с пользой не только для здоровья, но и с пользой для дальнейшей учебы и работы. Леня, Васю нашего забрали в армию, направили в авиашколу, г. Троицк Челябинской обл. Мама очень скучает, все плачет, говорит, что вот, мол, было много и нет никого. Вы с Сергеем хоть на пару бы дней показались, а вы даже и письма ленитесь писать. Я имею в виду не только тебя, но и Васю, так как он соизволил прислать нам письмо, не указав даже обратного адреса. Пишет, что отвечайте быстрее и пишите больше, а куда - указать не соизволил! Мы живем все еще в этом Свердловске, черт бы его побрал, не знаем, когда и вырвемся. Живем пока ничего. Уборочную окончили и имеем картошки ведер 40. Как видишь, совсем зажиточно. Да и на рынке все подешевело: приблизительно на 50%. Например, картофель сейчас на рынке совсем дешевый - 8 руб., вместо 70 руб. осенью. Дома все благополучно, все здоровы. Вместе с твоим письмом получили письмо от Шуры... В последнем письме Сергей сообщал, что их часть перебрасывают в Белоруссию. Нина по этому поводу радуется. Она ждет не дождется, когда освободят ее любимый Низок. О матери ее ничего не слышно. От Симы тоже нет никаких известий. "Микита" твой уже ползает да здорово. Понятно говорит: мама, папа, деда, баба. При виде собаки говорит: "ав", на машину - "ма", вообще - настоящий "Микита" (старший сын Виктора, родившийся в 1942 году в Свердловске). Мы с папой работаем по старым местам. Погода у нас на редкость хорошая, чисто бежицкая. Ну ладно, Леня, на этом кончу. Пиши нам почаще и вот тебе задача: из Москвы по приезде твоем туда, сфотографироваться и выслать карточку нам. Целую тебя крепко, крепко. Виктор. Свердловск. 13/IV-1944 года"
Изредка приходили письма от сестры, неизменно кончавшиеся: "Жду ответа, как соловей лета". Ваша распроединственная". Но чаще всего от Сергея, который, хотя и находился на службе, но тоже, как и я, мечтал стать художником. О другом пути, кроме института, и не помышлял. Вид у нас, учеников известной на всю страну МСХШ, 18-19-летних взрослых парней, был неказистый. Плохо одетые, на ногах какие-то опорки, мы выглядели словно беженцы, которых в то время было полно на московских вокзалах. Чтобы одеться поприличнее, даже и не мечтали. Все лишние деньги тратили на краски, искусство было на первом месте. На свою внешность просто не обращали внимания. Хотя уже засматривались на девушек, влюблялись. Многие из общежитийцев в то трудное время находили приют в московских семьях. В частности, я какое-то время жил в семье Тутуновых. Мать Андрея и Сергея, Елизавета Николаевна, по-доброму ко мне относилась, частенько ставив в пример мое трудолюбие своим детям. Но особенно благодарен семье Архиповых. Ефросиния Леонтьевна, хозяйка дома, одна без мужа воспитывала двух детей, Валентину и Жанчика (будучи взрослым он переменил нелюбимое имя на Ивана), с которым мне пришлось пройти весь эмэсхешовский путь, включая Башкирию, Институт им. Сурикова. Это настоящий друг до конца своей жизни. В его доме я был как член семьи. Все письма ко мне шли на его адрес: Страстной бульвар, д. 9, кв. 6, где не раз останавливались проездом через Москву Сергей, отец с матерью, сестра Шура с детьми. Жанчик окончил графический факультет, прекрасный художник книги, мастер первоклассный. Любовь его - былина русская, народная сказка - жанр, в котором ему не было соперников. Не очень его баловали званиями, почестями. Но след оставил в русском искусстве значительный.
Были и другие семьи, у которых находили приют: у друга Сергея военных лет Володи Жаринова, моих однокашников Виктора Бабицына и Володи Стожарова и других. Вообще я благодарен судьбе, что застал Москву, когда она была еще русским, а не интернациональным городом. В ней еще не перевелись коренные москвичи, отличавшиеся хлебосольством, гостеприимством, были истинными патриотами города.
Уже в 1944 году первый выпуск учеников Московской средней художественной школы полностью был принят в Московский художественный институт. А ровно через год, в 1945 году, и я без особых усилий также поступил в него. Школьная опека кончилась. Начиналась самостоятельная жизнь, полная хлопот, неожиданностей и трудностей.
Со дня поступления в школу много воды утекло. Уже нет с нами В. Гаврилова, В. Стожарова, А. Суханова, В. Бабицына, И. Архипова, И. Година, А. Фомкина, Ю. Королева и многих других, с которыми пришлось вариться в общем котле. Все они оставили после себя талантливые произведения, в которых высказывались, кто как мог.
Кому-то из них больше повезло, их вещи попали в музеи, кому-то - нет. Особенно беспокоит многих любителей искусства, что произведения ушедших из жизни художников нередко остаются, так сказать, бесхозными. Попадают в руки перекупщиков, уходят за кордон и т. д. А ведь среди ранних работ, особенно башкирского периода, да и вообще военного времени, много таких, которым место в музеях. Они представляют не только художественную ценность, но в них и историческая наша память.
Просматривая на досуге рисунки, акварели, композиции той поры (у меня собралась неплохая коллекция работ моих сверстников, мы часто при жизни ими обменивались), поражаешься не только талантливостью ребят, но и их ранней зрелостью. К сожалению, по своей безалаберности, лишь по прошествии времени мы начинаем ценить эти маленькие шедевры. В них частица сердца их творцов. Давно зреет идея собрать воедино лучшие работы, созданные учениками школы, с тем, чтобы они стали достоянием широкого зрителя. Это будет лучшая память о них.
В истории создания и во всей последующей деятельности Московской средней художественной школы много поучительного для нынешних дней, когда искусство находится буквально на грани выживания. Новых "Третьяковых" пока не появилось, а государству не до нас.
В период ломки в стране всей старой системы под этот пресс попала и вся культура, стало модным ругать все прошлое самыми бранными словами. А не плохо бы хулителям старого чуть-чуть оглянуться назад и проанализировать, почему в дни кровопролитнейшей Великой Отечественной войны была сохранена и спасена Московская средняя художественная школа. Были отправлены в эвакуацию в глубокий тыл Московский художественный институт, многие другие учебные заведения науки и культуры, таким же образом были спасены Третьяковская галерея, ленинградский Эрмитаж. Талантливым молодым людям 1924-1925 годов рождения, учившимся во время войны в МСХШ, и студентам-дипломникам Суриковского и других художественных вузов, подлежащим мобилизации в армию, были даны отсрочки до завершения образования. Я был в числе тех, кого школа в самую трудную годину не бросила на произвол судьбы, на волю случая. И я благодарен ей за это на всю жизнь.
Глава седьмая. ИНСТИТУТ ИМЕНИ В. И. СУРИКОВА
СЕРГЕЙ. Осенью 1946 года, кроме ребят, закончивших МСХШ, в Институт имени Сурикова хлынул поток талантливой молодежи, пришедшей с фронтов Великой Отечественной войны. И мне пришлось выдержать серьезную конкуренцию при поступлении в этот вуз. Запомнилось, как все мы вместе, и бывшие школьники, вчерашние фронтовики, можно сказать, рядышком, бок о бок, писали обнаженную натурщицу, знаменитую Осипович. Ту самую, которая еще в дореволюционные годы служила моделью самому С. Т. Коненкову. Обстановка была самая дружная, ни зависти, ни какого-либо подсиживания. Боле того, давали советы, подбадривали друг друга. Мое старание было отмечено строгой экзаменационной комиссией, рекомендовавшей меня сразу на второй курс. Эта приятная неожиданность хотя и льстила моему самолюбию, но, поразмыслив с Алексеем, все же решил начать учиться с первого курса. За давностью лет не помню, чем мотивировал этот свой поступок. Но мне кажется и сейчас, что поступил правильно. Лишний год поштудировать натуру оказалось совсем не вредно. Так и пошло у нас: младший брат на один курс шел впереди старшего.
Условия учебы в то трудное послевоенное время были далеко не идеальными. Достаточно сказать, что институт был разбросан более чем в десяти местах Москвы. Нередко приходилось после окончания работы над учебными постановками ехать в противоположный конец города слушать лекции. Но, несмотря на все эти трудности, институт оставался целостным организмом, объединенным единой волей. Не было того, что называется железной дисциплиной. Вели себя непринужденно, вольно. Но вместе с тем чувствовались воля и мудрость С. В. Герасимова, возглавлявшего вуз. Знаменитый студенческий городок на Трифоновке, что против Рижского вокзала, состоявший из десяти двухэтажных, без всяких удобств, деревянных бараков, был далеко не идеальным местом для проживания. В нашей комнате жило двадцать человек, таких же, как и мы, одержимых страстью к искусству молодых людей из российской глубинки, Белоруссии, Баку, Еревана, Монголии, Кореи, Китая. Жили все единой семьей и в добром согласии.
Только что закончилась война, и мы, исстрадавшиеся по мирной жизни, старательно штудировали натуру в мастерских, слушали лекции по искусству. И вообще, наслаждались маленькими радостями, которых были лишены в войну. Как и нынешние фанаты, брали "штурмом" стадион "Динамо", чтобы посмотреть игру кумиров тех лет: Г. Федотова, В. Боброва из знаменитой команды лейтенантов ЦДКа. Спорт действительно был всенародный. Волейбольных площадок было полно и на "Динамо", и в парке Горького, на которых нередко можно было встретить легендарных Реву и Александру Чудину. Начинало хоккейный бум. Заокеанскую отчаянную игру быстро освоили в России. Стук клюшек о шайбу был слышен в каждом московском дворе. Как мы радовались первой крупной победе сборной СССР над чехами.
Был у нас друг Иван Кусков, талантливый график и страстный любитель музыки. Нередко в субботние зимние вечера собирались у него в квартире на Зачатьевском переулке, чтобы послушать Бетховена, Моцарта, Рахманинова, Шаляпина. И вообще, духовная жизнь была насыщенной и разнообразной. Каким-то образом проникали в консерваторию, МХАТ, Малый театр. Еще живы были Москвин, Качалов, Книппер-Чехова, другие великие актеры. Нам было все интересно. Не пропускали ни одной всесоюзной выставки, которые проходили тогда в Третьяковской галерее. Шли смотреть не только картины, но и живых классиков: совсем старенького, с палочкой Бакшеева, известного еще своей знаменитой картиной с передвижнических времен "Семейная проза"; одного из лидеров "Мира искусства" - Грабаря, такого живого, подвижного; зятя В. И. Сурикова, добрейшего, вечно улыбающегося П. П. Кончаловского; только вернувшегося из Америки С. Т. Коненкова; с вечной своей трубочкой во рту А. М. Герасимова; спортивного А. А. Дейнеку, Мартироса Сарьяна...
Но какими бы интересными всесоюзные выставки не были, неудержимо тянуло на второй этаж Третьяковки. Она была и остается для нас больше чем школа. Многие творения Третьяковской галереи стали постоянными спутниками нашей жизни. Часами просиживали в суриковском, репинском залах, перед знаменитыми серовскими картинами "Девочка с персиками", "Девушка, освещенная солнцем". Поголовное увлечение живописью К.Коровина не миновало и нас. В годы нашей учебы, в Пушкинском музее были выставлены произведения Дрезденской галереи. На их фоне институтские преподаватели истории искусств нередко читали лекции, непосредственно у полотен Рафаэля, Тинторетто, Вермеера, Сурбарана... Прорывались "зайцами" на денек-другой в Ленинград, чтобы посетить Эрмитаж, Русский музей, да и, вообще, полюбоваться прекрасным городом.
В институте первых послевоенных лет преподавали крупные художники: И. Э. Грабарь, С. В. Герасимов, Е. Г. Ряжский, А. О. Осмеркин, Матвеев. Приглашены были и молодые: В. Г. Цыплаков, Ю. П. Кугач, В. К. Нечитайло, К. М. Максимов. На первых курсах, может быть основных, когда начинается формирование художника, в лице Дмитрия Константиновича Мочальского обрели учителя и друга. С ним, можно сказать, прошли рядом всю жизнь. Кому-то профессор казался чудаковатым, отвлеченным, многословным. Наверное, у него были недостатки, но они не заслоняли главного - любви к молодым, преданности к делу. Дмитрий Константинович много знал и часами мог беседовать об искусстве. Непосредственно в работу студента редко вмешивался, как иные молодые, неопытные педагоги. Но любил на полях ученических рисунков показывать, как пластически строится обнаженная фигура, распределение теней, полутонов на ней, приучая к цельному видению натуры. Дмитрий Константинович не любил скороспелой, поверхностной живописи и нередко рекомендовал посмотреть суриковскую учебную постановку "Обнаженного мальчика", находившуюся тогда в экспозиции Третьяковской галереи. В ней виден не только мастер, но и художник. Поднатужившись, даже малоодаренный человек способен что-то сделать. Но станет ли он художником? Именно вся преподавательская система Мочальского направлена на воспитание художника. Не много найдется учителей институтского периода, кто бы так серьезно относился к композиции. И если Дмитрий Константинович находил в ученике хоть крупицу таланта картинщика, то всемерно старался помочь ему развиваться. Подлинным мастером жанровой картины, не раз повторял учитель, можно назвать того, кто мыслит образно, для кого профессиональное мастерство лишь средство для выражения сокровенных мыслей, идей, чувств. Молодые выпускники МСХШ первых послевоенных лет задавали тон в институте, имевшие более серьезную подготовку, чем остальные студенты: В. Бабицын, В. Гаврилов, А. Суханов, В. Пурыгин, В. Иванов, Г. Коржев, И. Попов, Л. Котляров, П. Оссовский, И. Сорокин, В. Стожаров, В. Дмитриевский, А. Мерзляков, Р. Столяров, Ю. Виноградов... Кроме того, было немало способных ребят, пришедших с фронта, из других художественных училищ: А. Гущин, А. Тяпушкин, Б. Неменский, Е. Зверьков, Е. Расторгуев, В. Артамонов, Б. Ставицкий, О. Луцевич, Д. Жилинский. У каждого из них по-своему сложилась судьба. И каждый сказал свое, неповторимое слово в искусстве. Следующая волна талантливых ребят: В. Сидоров, М. Савицкий, Т. Салахов, Э. Браговский, П. Никонов, П. Смолин, В. Попков, А. Горский заканчивали институт уже после нас.
Большое значение в учебной программе придавалось летним практикам. Для этой цели в Крыму, на берегу Черного моря, в Козах, находилась институтская база, где в течение двух месяцев студенты под руководством педагогов на пленэре писали обнаженную натуру, отдыхали, купались в море. Но мы так ни разу и не побывали в Крыму. Нас привлекали Волга, Каспий, где, казалось, можно найти суриковских, репинских типов, край, вдохновлявший Шаляпина и Горького. Чтобы попасть на весеннюю рыбную путину, надо ехать в Астрахань в конце апреля. А экзамены начинались с середины мая. Приходилось досрочно сдавать их. Подавая зачетку учителю, с надеждой получить заветную "тройку", он нередко ставил "четверку". "Это, - говорил чудаковатый преподаватель истмата Новиков, - за ваше нахальство приходить на экзамен совершенно неподготовленными". Наш незримый покровитель, замдиректора института по хозяйственной части, Леонтий Иванович Денисов из каких-то своих резервов снабжал такую голытьбу, как мы, холстом, красками, картоном. И обязательно чего-нибудь подкинет, так сказать, сверх нормы. Чаще всего - негрунтованного холста, который, как учил он нас, можно продать или обменять на хлеб. Время было лихое. Голодное.
После "успешной" сдачи экзаменов по общеобразовательным предметам, недолго думая, со своими художническими принадлежностями - на Павелецкий вокзал. Откуда через трое суток - в Астрахани. На вокзале этого южного волжского города вместо такси были еще стародавние извозчики на пролетках. Город весь был словно пропитан запахом рыбы, соли, нестерпимо жарило солнце. Деревья какие-то блеклые, нет яркой зелени, это уже другая Россия.
Но тоже своя, родная. В первую нашу поездку подобралась на редкость колоритная компания: В. Стожаров, В. Бабицын, Ф. Столяров, В. Пурыгин, Ахмет Китаев - что-то около 12 человек. Настоящая футбольная команда. Кстати, и в футбол довелось поиграть с рыбаками. Художники - народ спортивный. Живы были легенды о знаменитой волейбольной команде Вхутемаса, где играли Нисский, Куприянов, Ромас, Лаптев - художники впоследствии именитые, первые чемпионы СССР. Ну и мы старались от них не отставать. Одному из нас, Алексею, удалось поиграть за сборную института по волейболу.
Астраханский рыбный край покорил своей живописностью. Более того, мы были им заворожены. Такого разнообразия типов нигде не встречали: казахи, татары, калмыки, русские, и все такие колоритные, что глаз не оторвешь. Освещение солнечное не резкое, как бы через серебристую пелену, придавало особую тональность пейзажу. Смолистые баржи, рыбацкие лодки с парусами, громадные серебристые осетры, горы вяленой воблы - все было неожиданным, невиданным, прямо как сказка. После первой своей поездки на весеннюю путину в 1948 году привезли много работ. На следующий год подались на Жигули, посетили репинские места, где художник собирал материал для "Бурлаков", Ставрополь-на-Волге, связанный с пребыванием там Сурикова. Всю путину прожили с рыбаками на острове. Стерляжьей ухи наелись на всю жизнь, хотя и малярию подхватили. Просмотр студенческих работ с летней практики всегда был событием. Именно по этим самостоятельным работам можно было определить дальнейший путь развития того или иного молодого художника. Помним, как после одного из таких просмотров, Татьяна Сергеевна, преподаватель английского языка и зав. учебной частью, разыскивала братьев Ткачевых по всему институту, чтобы представить маститому профессору С. В. Герасимову.
Впервые в нашей жизни Сергей Васильевич, пользовавшийся большим авторитетом у молодежи, жал нам руки, поздравлял с успешной практикой. Многие наши работы были взяты в методический фонд института как образцы. Да так и исчезли куда-то впоследствии. Из-за нашей вечной неустроенности, мы отдавали этюды на хранение товарищам-москвичам, про которые частенько забывали. Впоследствии некоторые свои вещи встречали на московских выставках, но, увы, не под своей фамилией.
Нам кажется теперь, что именно астраханские поездки во многом помогли понять и полюбить сочетание серебристо-серых, бурых тонов, так сказать, их сдержанную, неброскую красоту. На протяжении всей жизни не раз возвращались к астраханским мотивам. Результатом чего впоследствии явился большой капитальный труд - триптих "Астраханские рыбаки", находящийся ныне в Архангельском музее.
* * *
К волжским мотивам, уже на склоне своих лет, мы обращаемся все чаще. Листая альбомы 1947-1950 годов, просматривая многочисленные этюды той поры, мы по-прежнему черпаем в них вдохновение. "Волга - русская река" - так условно назвали новый цикл картин. От Старицы до Астрахани. В нынешние смутные времена, когда Россия со всех сторон подвергается поруганию, обращение к этой теме заставляет нас глубже вглядеться в истоки России. Волга вбирает в себя большие и малые реки, речушки и ручейки и образует величественную могучую реку. Она является символом России, объединяющим многие народы. Она символ свободы, удали, благополучия, дружеского общения между другими странами и народами. И кажется, краше Волги нет ничего на свете. Как это вместить всего лишь в несколько холстов? Может быть, задачу поставили перед собой и непосильную, но помечтать мы имеем право.
* * *
Надо сказать, что 1947-1948 годы стали особенно запоминающимися: произошла денежная реформа, отменены карточки на продтовары. За много лет досыта наелись хлеба. Не менее важные были события и в духовной сфере. Приехал С. Т. Коненков со всеми своими работами из Америки, вновь была возрождена Академия художеств, членами и учредителями которой стали наши любимые художники. 1948 год был годом Сурикова - столетие со дня его рождения. Вышло много книг, буклетов, каталогов, посвященных художнику. Открылась выставка его произведений. Мы в буквальном смысле объедались Суриковым. В Большом театре, где состоялось торжественное заседание, посвященное 100-летней дате, в президиуме на самом почетном месте - дочь Сурикова, Ольга Васильевна, со своим мужем П. П. Кончаловским и детьми - Натальей и Михаилом. Нам, студентам, сидевшим на галерке, зал был виден, как на ладони. Среди публики особенно выделялись: могучий бородач С. Т. Коненков, сановитый генерал граф Игнатьев, словно сошедший с картины Репина "Заседание Государственного Совета". Присутствовали многие знаменитые художники, писатели, актеры, режиссеры, деятели кино. Короче говоря, было торжество русской национальной культуры. Не обошло стороной и нас это событие. Московскому художественному институту было присвоено имя В. И. Сурикова.
Правительство учредило'две суриковские стипендии по 400 рублей каждая. К нашей радости, первыми стипендиатами стали мы. Помощь эта была весьма и весьма кстати. Но не меньше радовались и тому, что стипендия носила имя Сурикова.
Немалую роль в присуждении именной стипендии сыграла наша астраханская практика и благоволение к нам директора института С. В. Герасимова. Более пятидесяти лет прошло с тех пор. И стоя на панихиде, в заново отстроенном храме Христа Спасителя в Москве уже по случаю 150-летия со дня рождения В. И. С урикова, вновь, как и прежде, испытывали волнение и гордость за великого художника.
Известно, что В. И. Суриков в свое время написал для храма четыре больших картины. К сожалению, в новострое зритель их не увидел. Трудно сказать почему: или они совсем исчезли, или требуют большой реставрации. Утешает в некоторой степени то, что в настенных росписях принимали участие и наши ученики. Дай, как говорится, бог, молодым художникам проявить себя с наилучшей стороны. И пусть их вдохновляет имя Великого Сурикова.
А. А. Пластов - целая эпоха в искусстве России. Когда мы впервые, через посредство его сына, Николая Аркадьевича, с которым вместе учились в институте, попали в мастерскую художника на Масловке в Москве, были поражены наличием в ней громадного количества произведений, его кипучей, неистребимой энергией. Из большого деревенского, окованного железом, сундука Николай доставал этюд за этюдом, в которых открывался пластовский мир, очень близкий сердцу и вместе с тем неповторимый и невиданный доселе. Портреты мужиков, женщин, детей, стариков. Этюды лошадей и всякой другой живности, стада, озимые поля, весенние ручьи, восходы, закаты, молотьба, сенокосы, сжатая рожь, цветы, птицы, свадьбы, похороны и т. д. - все старался запечатлеть художник. На мольбертах только что начатые и уже завершенные работы. И большой белый холст для "Пугачевщины". Все стены от пола до потолка увешаны работами. То памятное посещение произвело на нас неизгладимое впечатление.
Личность Пластова была настолько обаятельной и притягательной, что прислушивались к каждому его слову. На вид он был простым. Костюм на нем сидел мешковато, на лице небольшой шрам. Глаза живые, острющие, все видевшие насквозь. Не в пример многим именитым академикам, он был доступен. И студенты, и молодые художники тянулись к нему.
В 1952 году осмелились показать всесоюзному выставкому свою первую картину "Павлик Морозов". К нашему великому огорчению, он отклонил ее. Решили обратиться к Пластову, члену этого выставкома, чтобы разрешили поработать над картиной денек-другой, и снова показать ее. Аркадий Александрович строго посмотрел на нас и сказал: "Поезжайте в деревню и не денек-другой, а этак с полгодика поработайте на натуре, тогда, может быть, что-нибудь и получится". Мы ничуть не обиделись, лишь злей стали работать. Таково было наше первое знакомство с Великим Мастером.
После той памятной встречи двадцать с лишним лет общались с художником на выставках, различных собраниях, съездах, пленумах. Нередко беседовали, советовались по тем или иным вопросам. Пока он был жив, русские художники были за ним, как за каменной стеной. На одном из пленумов Союза художников России в мае 1972 года собравшимся в зале сообщили, что из Прислонихи пришла горестная весть - Пластова не стало. Художники России словно осиротели. Большая делегация из Москвы и других городов прибыла в знаменитое приволжское село, чтобы попрощаться со своим духовным наставником. Прислониха оказалась самым обычным селом. Тверские деревни, а тем более северные, даже посановитее. Но в том-то и дело, что сила подлинного художника - в умении видеть, сердцем чувствовать главное. Пластов этим большим даром был наделен сполна. Иной объедет весь белый свет и ничего не увидит. Через милую сердцу Прислониху художник видел всю Россию. И так воспел и приподнял ее, что в мировом искусстве XX века вряд ли сыщется такой художник. Запомнилось, как пластовские мужики, герои его картин, несли гроб с телом того, кто увековечил их в своих полотнах. И будет покоиться всегда вместе с ними на Прислонихинском сельском кладбище. Удивительно цельная натура. Родился в деревне, творил в ней и нашел в ней последнее свое пристанище.
***
Война разрушила многие семьи, лишила родного крова людей. Так и не суждено было семье Ткачевых снова вернуться на Брянщину. Дом в Бежице, на Тульской улице, 17 во время артобстрела сгорел в 1943 году. Возвращаться на родное пепелище и затевать новое строительство у отца с матерью не было ни сил, ни средств. Единственно, кто находился рядом с ними тогда, был Виктор, уже имевший свою семью. Он, как всегда, идя на рискованный шаг, предложил им переехать в белорусское село Низок, где жила в одиночестве в своем доме его теща, перенесшая немецкую оккупацию, Екатерина Иосифовна Трус. Война приучила людей ко многому, в том числе и к переездам. Об этом решении Виктор сообщил нам в письме:
"Выехать отсюда (из Свердловска в Низок) думаем числа 6-7 сентября. Я буду телеграфировать на Архиповский адрес. Постарайтесь тогда быть оба, потому что едем все трое (папа, мама и я). Вчера Нина из Низка прислала письмо, где извещает, что хлеб у них уже 200 руб. за пуд. Это даст возможность нашим старикам взамен проданной в Свердловске картошки приобрести на зиму хлеб. Это основная задача, потому что картошки у тещи много и, пожалуй, должно хватить на всех. Баба она нескандальная, этакого теплого характера. Есть такой тип, и очень сердобольная. Мне кажется, что старики скандалить не будут. В противном случае полицейские функции беру на себя, а стариков, конечно, в обиду не дам... Скоро едем. Целуем.
Виктор. 28/VHI-1947. Свердловск".
Помним это письмо встревожило и опечалило нас. А что мы могли предложить отцу с матерью. Бездомные, полунищие. Да они ничего и не требовали от нас, сидящих пока, как любил выражаться отец, на школьной скамье. С грустью и тяжелой думой на душе провожали мы их с Белорусского вокзала в Москве в неведомую и казавшуюся таинственной деревню Низок. Белоруссия - бедная, голодная, истерзанная войной, встретила отца с матерью неласково. Нелегко было привыкать к новому месту, после длительного перерыва, вновь становясь крестьянами. По существу, начиная жизнь с нуля. Впервые навестив их осенью 1947 года, даже мы, повидавшие за войну всякого, были поражены их бытом и вообще жизнью, проходившей в непрестанных трудах за выживание. На кухне пол земляной, электричества нет, керосина тоже нет. Как в первобытные времена, коротали длинные вечера при лучине. Чудом сохранившаяся небольшая библиотечка, собранная Виктором еще до войны, скрашивала их существование. При свете лучины отец читал вслух "Тихий Дон" Шолохова, "Анну Каренину" Толстого, "Братьев Карамазовых" Достоевского. Перед глазами предстает ненаписанная картина: рембрандтовское освещение выхватывает из темноты скорбные, словно библейские лики стариков, их изработанные выразительные руки. А большие, живые тени на стенах придают зрелищу таинственно-величавый вид. Поражает терпеливость, жизнестойкость русского человека. Ему в пору на погост, а он еще книгу читает, пытаясь глубже вникнуть в ее смысл.
В ту памятную, послевоенную осень, беседуя, как говорится, с нами по душам, отец говорил: "Как ни трудно, а жить надо, авось впереди что-нибудь и засветится". И он трудился, не покладая рук, обустраиваясь на новом месте. Знакомился с людьми, заводил новых друзей, любовно возделывая свои сотки, выделенные сельсоветом.
Большую радость и утешение отец с матерью находили в том, когда летом в период отпусков и летних каникул собирались вновь вместе их дети и внуки в новом, но, увы, не в родовом гнезде.
В молодости многого не понимали в житейских делах. Лишь спустя годы по-настоящему оценили роль отца с матерью. Они всем своим примером показывали, как жить, общаться с людьми, наконец, как любить природу, всякую живую тварь на земле. Люди, не имеющие никакого отношения к искусству, понимали нас больше, чем кто-либо. Стремились в условиях деревни создать нам все необходимое для плодотворной работы. Мало того, что они были преданной нашей натурой, но через них мы знакомились с такими народными типами, сам Пластов бы позавидовал.
Родители не сильно нас загружали крестьянской работой. Ну разве в сенокосную пору помочь им накосить сена, осенью выкопать картошку, иногда походить у пастуха в подпасках. Но это тоже было в радость и удовольствие. Деревня Низок на целых шесть лет стала своего рода "нашей Прислонихой". Низок мало чем отличался от русских сел средней полосы России, Речицы, Молотина, Овстуга. Деревянные избы, крытые соломой, колодцы с журавлями, возвышающиеся над селом. Так же, как и везде, отмечались праздники, свадьбы, проводы в армию.
С той поры сохранилось немало работ, писанных с деревенских мальчишек в заплатанных штанишках, в веснушках, со светлыми волосами, с деревенских красавиц-невест, пастухов, конюхов, с другого деревенского люда. Привлекали такие мотивы, как молотьба, водопой у колодца, сценки на мельнице на реке Усе, протекавшей рядом, лесосплавы по ней.
Ходили на этюды в старинное лесное село Камяное, откуда берет начало Неман. В лесах встречались страшные следы войны. Однажды набрели на целое семейное кладбище: одиннадцать крестов разных размеров за одной оградой. От самого маленького, 5-летнему Михасю, до самого большого, под которым покоится сам хозяин. Их расстреляли немцы за связь с партизанами.
Впечатления той поры не могли пройти мимо нашего творчества и в последующие годы. Этот деревенский мир, мы сами того не осознавали, закладывал фундамент будущих наших тем и сюжетов.
Возвращаясь в Москву после летних каникул, мы с деревней связь не прерывали. В своих письмах отец подробно, по-крестьянски описывал деревенское житье-бытье, сообщал новости, хозяйственные нужды. В них неназойливые родительские поучения, советы, неоднократно высказывается мысль, чтобы мы все роднились, помогали друг другу. Мы храним эти письма не только как память о людях, давших нам жизнь, но и как пример жизнестойкости и долготерпения. Приводим некоторые письма, так сказать, в их первозданном виде, без всяких правок. В бесхитростных строках предстает время, когда люди, не ропща на судьбу, претерпевали невзгоды, налаживали жизнь, порушенную войной.
Нам кажется, что включение отцовских писем в общее повествование, дополнит его живым, непосредственным словом главы когда-то большой и дружной ткачевской семьи.
Деревня Низок. 21/VI-1948 г.
Здравствуйте родные наши сыны, Сережа и Леня. Уведомляем вас о том, все мы здоровы и получили от вас 2 письма... Мы сейчас с матерью обзавелись хозяйством, земли получили 15 соток, посадили картошки 15 пудов, покупили 2 паросенка, заплатили 500 руб за пару. Конечно, малость задолжали 180 руб. Ну это ничего, как-нибудь рассчитаемся, потому что был крутой поворот в нашем хозяйстве. Спасибо соседям, что нас выручили. Словом, ваш отец не падает духом, где бы мы ни жили. Счастье с нами. А счастье это Вы родные наши сыны Сережа, Витя, Леня и дочь Шура. Это самое главное наше счастье...
Сережа и Леня, у нас был Вася, погулял 25 дней, т.е. почти весь май. Погулял хорошо. Ознакомился с хлопцами, а главное с девчатами, был несколько раз в кино и на танцевальных вечерах. Ну что танцует я даже не представляю, где он только научился. Провели время в семье хорошо. Хотя у нас денег не было, но он подкинул малость, т.е. 500 руб. Вася дал свахе 100 руб. и Витиному Сереже покупил ботиночки, заплатил 60 руб. Мать ваша здорова, я тем более. Я очень рад, когда она не болеет. Только ваша мама сильно заботится о вас. На этом заканчиваю. Что не ясно пишите, буду стараться разъяснить. А пока до свидания, с приветом к Вам ваши отец и мать Ткачевы. 21/VI-1948 г.
Пишите, ответ ожидаем с нетерпением. Ваши письма для нас радость.
Деревня Низок. 14/XI-1948 г.
...Сережа и Леня, вы писали, чтобы мама спекла пирог в день рождения Сережи. Но совпало так, что Ваша мама спекла полный хлеб и говорит - это вместо булок в честь Сережиных именин. Сняла рамку и поцеловала фотокарточку и пожелала Вам всего хорошего и прослезилась. Я ей сказал, что это все напрасно. Ибо придет время, ты сама скажешь, зачем я тогда плакала. Я говорю, что это временный наш пережиток в нашей жизни. Счастливая и хорошая жизнь впереди. Конечно, она со мной соглашается, но не надеется на свое слабое здоровье. Одно твердит вот чтобы я была с ними, а то они у нас взрастают как горькие сироты, а, между прочим, есть отец и мать. Словом мы вас всех вспоминаем не только в день Вашего рождения, а ежедневно.
Итак, Сережа и Леня, будьте к нам поближе, т.е. пишите почаще письма, а нам ваши письма большое значение в развлечении нашей старости. Затем до свидания. Целуем вас крепко, крепко, крепко. Ваши отец и мать Ткачевы. Передайте привет семье Архиповых. Пишите ответ. Ждем. 14/XI-1948 г.
Деревня Низок. 02/XII-1948 г.
Здравствуйте наши родные сыны. Сережа и Леня, уведомляем Вас о том, что мы пока здоровы. Письмо ваше от 22/XI мы получили 30/XI, которое нас очень и очень обрадовало. За вашу хорошую учебу и за ваши достижения, через посредство этого вашего достижения все же вам жить будет легче в материальном отношении. И мы очень рады тому, что там не даром поститесь, сидя на школьной скамье, и куете свое будущее счастье. А я читал одну книгу, где сказано, что человеку счастье само в руки не дается, а им надо уметь завладеть, т.е. работать ли, учиться, все надо делать хорошо. И через посредство хорошей работы или хорошей учебы, всякого человека находит счастье, незаметно ему постепенно дается в его распоряжение. А стоит только облениться, отклониться от своих обязанностей, на шаг, а оно от тебя удаляется на пять шагов, а потом и совсем обленишься и не станешь ничего делать. А поэтому я хочу сказать Вам, Сережа и Леня, держите себя в руках крепенько и ведите себя по плану вашей цели и не ослабляйте свои темпы своей учебы. Мы все просим чтобы у вас получилось так, что нониче хорошо, а на лето чтобы еще лучше, т. е. нониче получили стипендию имени Сурикова, а на следующий год имени Сталина...
15/XI-1949 г. Деревня Низок.
Здравствуйте наши сыны.
Сережа и Леня, уведомляем Вас, что все мы здоровы. Праздник прошел очень хорошо. Мама Ваша со своей свахой все беседовали на кухне про свою старинушку. А я во дворе со своими животными, т.е. кроликами, с курами. Куры мне помогают, ходят за мной к колодцу по воду, кролики прыгают как зайчики. А их у меня 11 шт. Ну такие умные, чуть ли со мной не разговаривают. Возможно, они и говорят что, но я их не могу понять. А потом на улицу выходил несколько раз. Не вынырнул бы из-за взгорочка сынок наш Виктор или Вася...
Деревня Низок. 30/VI-1950 г.
...Сережа и Леня, вы в вашем письме нас спрашиваете, чего нам привесть? Об этом мы будем говорить тогда, когда вы будете получать зарплату. Что же касается сейчас, пока вы сидите на школьной скамье, мы от вас ничего не требуем. А самое главное, на билет есть, билет в руки и катайте прямо к бати с мамой безо всяких колебаний... Побывать вы должны в обязательном порядке у отца с матерью оба. И здесь мы разрешим вопросов столько много, при которых ваше присутствие необходимо. Что же касается насчет вашего отдыха, то вы об этом не сомневайтесь. Потому что у нас для вас все есть. Во-первых, молоко, масло, яйца, картофель, ну и сальце найдем, а если потребуется, так и кроликов найдем.
...Ну несколько слов насчет климатических условий. В первых числах апреля было несколько дней воспарения, а потом был сильный буран с грозою. У нас таковой прошел безо всяких ущербов. А вот на ст. Негорелое разрушил 25 домов и были человеческие жертвы 15 человек. В Прысынковском с/с в поселке от грозы сгорели 5 домов, в том числе убило одну корову. Ну Сережа и Леня, на этом я свою беседу пока кончаю. А пока оставайтесь здоровы. Целуем Вас крепко.
Деревня Низок. 16/ХП-195О г.
Сережа и Леня, не теряйтесь, будьте стойки и внимательны к своим обязанностям по учебе. Ваш отец всегда полученное задание, как-то в быту сельского хозяйства, а также на производстве, любил выполнять полностью и в срок... Так же и вас прошу, наши сыновья, Сережа и Леня, старайтесь, достигайте своей намеченной цели по учебе, не посчитайтесь ни с какими трудностями. Не падайте духом, и не посрамите себя, а также и нас...
Деревня Низок. 08/1-1951 г.
Здравствуйте наши родные сыны, Сережа и Леня.
Уведомляем о том, что получили от Вас письмо, которого мы всегда с нетерпением ждем. Печально то, что ваша мама слаба. Словом, очевидно, начала готовиться туда, куда всегда готовятся старые люди. Конечно, на это роптать не приходится, ибо такой порядок предусмотрен природой, т.е. всякое животное, звери, птицы, а также человек, стареют, слабеют, а потом и помирают.
Сережа и Леня, мы вас умоляем ввиду материнской слабости в панику не удавайтесь, возможно, она к вашему приезду поправится. Ибо это расстройство ваше о матери может подействовать на вашу учебу. Прошу Вас как родных своих сынов будьте мужественны и не поддавайтесь никаким скукам и печали, а также всякой нужде. Все старайтесь перетерпеть на пути к вашим определенным целям. А за тем до свидания. Целуем Вас крепко, ваши отец и мать. Ткачевы.
08/1-1951 г. А также привет вам от Екатерины И. и семьи Лосевых.
Вернуться в раздел "Публикации" |
